Раненный при обстреле в Карабахе спецкор портала «ОФИЦЕРЫ РОССИИ» Левон Арзанов: Я не верил в Бога до этого дня
В начале октября двое российских военных журналистов и один сопровождающий попали под ракетный обстрел в одном из городов Нагорного Карабаха. Они приехали в церковь города Шуша, по которой за несколько часов до их визита был совершён удар, для того, чтобы осмотреть место и взять интервью у очевидцев. Когда журналисты вошли в здание, беспилотник направил в церковь ещё одну управляемую ракету.
В результате взрыва, журналисты Левон Арзанов, Юрий Котенок и сопровождающий Грант Баладьян получили осколочные ранения и переломы разной степени тяжести. После череды долгих перевозок и операций, двоих журналистов доставили на лечение в Москву. Ещё одного, из-за тяжёлого состояния оставили в Ереване. О произошедшем «Общественная служба новостей» пообщалась с одним из пострадавших, военным корреспондентом, спецкором портала «ОФИЦЕРЫ РОССИИ» Левоном АРЗАНОВЫМ.
– Почему вы выбрали для визита именно собор Святого Христа в Шуше?
– Мы, когда ехали в Степанакерт, нам представитель пресс-службы Арцаха сказал: ребята, буквально полчаса назад был нанесён удар по храму в Шуше. Так как дорога до столицы Карабаха идёт через Шушу, мы сразу решили туда заехать. Вот и заехали.
В момент первого обстрела там были прихожане. Но тогда наши предки строили на века. Я думаю, что наши доблестные «азербайджанские друзья» рассчитывали уничтожить храм попаданием одной ракеты. Но, к счастью, они только пробили свод из кирпича, сделали там дыру. И люди получили только ранения, никто не погиб.
Когда мы приехали, отец, не помню, как его звали, наводил порядок и подметал стёкла. Мы взяли возле храма у него интервью. Я, кстати, думаю, что этот момент прекрасно видел оператор-наводчик этого БПЛА, который в нас стрельнул. Они же перед тем, как наносить удар, мониторят обстановку вокруг и смотрят.
Более того я уверен, что решение на принятие удара принимает не простой оператор. Он даёт запрос командиру: стоит ли тратить боезапас на определённую цель или нет? Это обычная практика работы в таких структурах. Наверняка он запросил, сообщил, что подъехали журналисты, начали работать. Стоит ли по ним стрелять? И получил ответ. Значит мы втроём стоим танка, раз по нам шибанули и не пожалели на нас управляемую ракету. Удар пришёлся прямо в то же место.
– А говорят: молния два раза в одно место не бьёт…
– Это, к сожалению, не относится к современной войне. Когда всё управляется, можно не то, что в одну дырку, можно и десять ракет в это же место направить.
– Были какие-то предпосылки, что вот-вот будет удар? Что произошло после взрыва?
– Говорят, был звук. Грант слышал, но я нет. Он говорил: я пока понял, что это может быть – случился взрыв. Всё происходит настолько стремительно, что ты даже не успеваешь лечь. А я и Юра ничего не слышали. Это было так: я шёл и случился удар. Понял, что пролетел какое-то расстояние и упал на землю. Так как я человек военный в прошлом, быстро сообразил, что нужно ползти к стене. Потому что, если начнёт заваливать крышу, лучше быть у стены.
Я полз среди клубов чёрного дыма. Чувствовалась боль, но ты сразу начинаешь прокручивать в голове: руки, ноги – целы, шевелятся, внутренние органы не задеты. Сразу начинаешь как будто быстро сканировать себя. В тот момент я и понял, что лопнули барабанные перепонки – текла кровь из ушей, ничего не слышно. Понял, что руки и ноги целы, на месте. И дополз до стены. Дым уже немного рассеялся, и я увидел рядом Юру. Потом увидел Гранта. Он к тому моменту уже встал на ноги. Мы определились, что все живы. Юра встать не мог. Он достаточно крупный парень и мне в одного его было бы не вытащить оттуда.
Я принял решение выходить и звать людей. Вышел на улицу. Грант был рядом со мной, но на улице он уже упал. Не от потери сознания, просто идти не мог от боли. У него был серьёзный перелом руки. Я ещё по дури начал тянуть его за эту руку, хотел поднять. В этот момент ему совсем плохо стало, вошёл в ступор. Сразу же я начал кричать людям. Выглянул из дома по соседству один старик. Я попросил подойти. Из убежища вместе с ним вышло человек семь – все старики. Молодые же на фронте. Они и стали нам помогать. Меня прямо тут же посадили в Ниву, и мы поехали в больницу. Меня увезли первого, второго – Гранта. Юру повезли сразу в Степанакерт.
– Вы упомянули, что военный. Как так получилось, что оказались в церкви без бронежилетов и касок? Считали, что они не помогут?
– Бронежилет помог бы, но каску бы мы сняли, если бы вошли в храм. Мы так воспитаны. Не знаю, как действуют журналисты, но военные снимают каску, когда входят в храм. И Юра, и Грант бы последовали примеру. Бронежилеты бы очень сильно помогли, особенно Юре. Так как он получил этот удар в лёгкое. Снаряжение нам должны были дать в Степанакерте изначально. Но мы ушли с маршрута. Это чисто, как на войне бывает. Такая история: когда меньше всего ждёшь – больше всего и получаешь.
– Почему, на ваш взгляд, удар был дважды нанесён по храму, а не по военному объекту?
– Нужно понять этимологию этой войны со стороны Азербайджана. Почему, например, в Шуше из всего города они атаковали только три цели: больницу, местный культурный центр и церковь? По Степанакерту они бьют просто по площадям, грубо говоря. Шушу они уничтожали высокоточными снарядами. Вот и весь почерк. Основные места, чтобы нанести морально-психологический удар населению. Преследуется именно эта цель. То есть, грубо говоря: культура, здоровье и вера. Вот по ним и наносятся эти удары. Хотя я скажу, что в той же Шуше, кроме храма есть ещё две мечети, восстановленными армянами в своё время. И никто их не уничтожил.
– Могли как-то повлиять на наводку ракеты гаджеты: телефоны, рации, другие устройства?
– Не хотелось бы верить, конечно, что в Азербайджане настолько хорошая разведка. Но, знаете, чего не бывает? Может это турецкая разведка поработала. Я думаю, что они могли, конечно, отслеживать мессенджеры пресс-служб, через которые мы получали аккредитацию. И могли даже персонально вести нас, как определённых журналистов. Хотя мы, конечно, на территории Карабаха включили авиарежим. Но этого мало. Мало таких предосторожностей. Всё равно был исходящий сигнал от трёх российских номеров. И я думаю, что это чисто по телефону ударили. Привязка ракеты к точке была по телефонным сигналам.
– Вас забрал местный житель и повёз в больницу. Помните, о чём он с вами говорил? На армянском или на русском разговаривал?
– Мужчина, что меня вёз говорил по-русски. Но у меня был тот этап контузии, как будто тебе за 10 километров говорят, и ты всё слышишь с запозданием. Говорил: держись, браток. В Карабахе всё старшее население говорит по-русски. Раньше это был многонациональный регион в своё время. Кроме азербайджанцев, там жило много русских, немцев, латышей. Все эти люди говорили на русском языке, связующем. И ещё, конечно, все пожилые мужчины служили в Советской армии.
Был только единственный человек, который на русском не говорил. И это очень трогательный эпизод, который я бы хотел рассказать. Меня привезли в больницу, которую разбомбили. Тогда я ужаснулся: где нам тут будут оказывать помощь? Представляете: в больнице не было ни одного стекла, в палатах перевёрнутые койки, на которых лежат выбитые оконные рамы и какое-то окровавленное обмундирование. И никого нет! Мужчина, который меня вёз, кричит по коридорам: врач, врач. И тут откуда-то из подвалов нам ответили. Мы спустились туда.
Это был классический необорудованный подвал. Никогда не предполагалось, что там будут кому-то помощь оказывать. Там просто лежали поролоновые матрасы. Нас положили на эти матрасы и начали бинтовать первый раз там. А так как мы все были покрыты сажей от строительной пыли, нам начали мыть руки. На одной из них мне палец раздробило конкретно так. И эту процедуру проводила маленькая девочка лет восьми. Она промывает мне их водой и что-то по-армянски говорит. Причём так говорит не с плачем, а твёрдо и уверенно какие-то вещи говорила. Наверное, там было что-то вроде «потерпи». Это меня очень потрясло.
– Вы почувствовали себя уверенней в тот момент? Раз подобным взрослым и серьёзным делом занимается маленькая девочка.
– Нет, ну, я же человек военный. Мы не плачем и не стонем обычно. Привыкли ко всему. А в этот момент я, наоборот, чуть не заплакал от того, что маленький ребёнок сидит в этом подвале и помогает раненым. У меня у самого две дочери.
– Если и наводчик, и командир понимали, что это русские журналисты, то куда же пропала этика?
– Ответ на этот вопрос лежит на поверхности. В Азербайджане полностью отключен интернет и социальные сети. Там идёт информационный вакуум. Я вам скажу, что Семён Пегов из проекта Wargonzo и Александр Коц из «Комсомольской правды» – это два человека, которые нанесли удар Азербайджану, сравнимый с мотострелковым батальоном каким-нибудь. То есть, если по совокупности взять. Они идеологический фронт информационный. И эту лямку они вдвоём тянут на Россию. Я так считаю. Мы им в помощь и двигались. Но не смогли продвинуться.
Сейчас уже другое время: стреляют и по врачам, и по больницам. Всё делается, чтобы деморализовать. Конечно, журналисты тоже стали целью. Вспомните, что на Пегова прокуратура азербайджанская завела уголовное дело. Но это же смешно! Человек занят своим делом, на этой стороне. На вашей стороне тоже есть русские журналисты. Другое дело, что вы их никуда не возите, чтобы не показывать грандиозных потерь.
Опять же, почему армяне не скрывают своих потерь? Потому что народ маленький. Карабах – это всего 120 тысяч населения. То есть, даже меньше, чем район Жулебино в Москве. Все друг друга знают. Бесполезно скрывать. Сегодня погибает человек, завтра его сослуживцы сообщают родителям. Сейчас в окопах сидят и братья родные, дедушки, кто сам прорвался. Их пытаются с фронта увести, но у них дух бойцов, кто в первую войну воевал. Им уже за 60, под 70, но они всё равно рвутся в бой. Азербайджанцы, на сегодняшний день, по подсчётам армянской стороны, потеряли уже порядка четырёх тысяч. Азербайджанская сторона не забирает своих погибших. Они и в первую войну, в 1994 году делали тоже самое. Когда начинают приходить гробы, общество начинает волноваться. Почему нет победы, почему умирают дети?
Министр обороны Азербайджана обещал за несколько дней полностью захватить Карабах. Но, видите, на деле они топчутся вокруг укрепрайонов и, фактически, ни один район из семи, которые армяне удерживают в качестве буферной зоны они не освободили. Ни один! Не говоря уже о том, чтобы продвинулись в Карабах. Хотя, конечно, в Армении не столько много народа. И, в конце концов, можно перемолоть их всех. Тем более, если учесть, что турецкая армия подключилась.
Если раньше и были сомнения, то сейчас никто не сомневается. Буквально позавчера перебросили ещё 1 тысячу боевиков из Сирии. Из Кабула прилетают самолёты пока непонятно с чем. Что можно оттуда привозить, кроме моджахедов?
– Вы попали под обстрел 8 октября. Прошло почти две недели. Как Вы себя чувствуете и что говорят врачи?
– Состояние среднее. Я пока лежу ещё, а если приходится ходить, то при помощи людей это делаю. В целом ощущаю с каждым днём, что становится лучше. Отдельные раны заживают. Есть порядка четырёх больших ран, которые ещё даже не зашиты, они пока в открытом состоянии. Их наблюдают врачи. Есть раны, куда попали маленькие осколочки, они уже зажили. В принципе, у меня позитивная динамика, как я считаю.
Большие раны мне перевязывают под наркозом раз в два дня. Полностью усыпляют, потому что больно и невозможно терпеть, когда их просто так перевязывают. У меня было фактически одна операция в Степанакерте, потом в Ереване и третья в Москве. Осколки извлекали в столице Карабаха. Там были очень хорошие врачи мирового уровня, которые туда съехались со всего мира. Современная достаточно больница с тремя подземными этажами бункерного типа. То есть они понимали, что предстоят им такие бои и подготовились.
Из столицы Карабаха нас привезли на скорой в Ереван. В Ереване мы были сутки, провели там операцию дополнительную. Михаил Мишустин (Председатель правительства Российской Федерации – Прим. ред.) как раз находился в то время на переговорах в столице Армении. И он как-то узнал о нас. Ему, видимо, доложили, что есть раненные журналисты. Он предложил воспользоваться самолётом в Москву. Но так как Юрий Котенок находился тогда в очень тяжёлом состоянии и был в искусственной коме, взяли меня и сопровождающего нашего – Гранта Баладьяна. И в Москву мы возвращались на борте №2.
– Какое отношение было к вам во время этого полёта? Чисто формальное или же искреннее и сочувствующее?
– Когда мы поднялись на борт, чиновники, которых мы часто видим по телевизору, уступили нам места в VIP салоне. Мы сидели отдельно на креслах. Отнеслись к нам по-хорошему, все переживали и подходили, интересовались нашим самочувствием.
На тот момент мы выглядели бодро, но на самом деле – это результат нормальных доз обезболивающих. И мы всё то время, пока летели до столицы, проспали в самолёте. Это было ещё далеко не выздоровление. Вся наша одежда пострадала в ходе обстрела: вся была пробита, в крови. Поэтому в Ереване местные ребята, армяне, купили нам костюмы спортивные с гербами Армении. Одели, собрали в дорогу. Все вещи остались в Карабахе, машина наша осталась там.
Что ещё хочу добавить, совершенно удивительная особенность этой войны – нет бытового мародёрства. Я был на многих войнах. И часто видел, как бывало, что магазины, в которые попали снаряды, обчищают, берут продукты. У машины окна разбились: люди подходят, открывают двери, ищут аптечки. Это считается нормой войны. Но в Карабахе у людей другой подход. У нас был Лексус и когда мы подъехали к церкви, то вышли из него даже окна не закрыв. Мы думали, что зайдём на пять минут. И эта машина простояла там три дня с открытыми окнами – из него ничего не пропало и всё нам вернули. Магазины все стоят с разбитыми витринами, но ни у кого даже в мыслях нет подойти и что-то взять. В этом плане карабахцы потрясли и удивили.
– Сколько времени вам ещё потребуется на восстановление?
– Врач мне сказал, что полное восстановление займёт от двух до четырёх месяцев. Помимо ранений от осколков у меня разрыв барабанных перепонок. Одна полностью, другая повреждена частично. У меня со слухом ещё есть проблемы. Возможно, потребуется помощь специалистов по восстановлению. Лечение проходит за счёт Российской Федерации, за счёт полисов СНИЛС. Всё совершенно бесплатно. За это стоит поблагодарить и наше руководство, которое определило нас в хороший институт, как журналистов. Отнеслись с пониманием. Мы попали к лучшим врачам.
Я бы ещё хотел отдельно поблагодарить Михаила Мишустина и «ОФИЦЕРОВ РОССИИ» во главе с генерал-майором, Героем России Сергеем Липовым. Не оставили нас в беде и помогли нашим семьям.
– Собираетесь ли, если конфликт не кончится, вернуться и продолжить своё дело?
– Конечно, если он продлится ещё полгода, то я туда поеду снова. Надо решить же незаконченное дело. Хотя я думаю, и без меня там сейчас хватает журналистов. Мы же туда ехали, потому что была нехватка журналистов со субъективной позицией. Азербайджан, понимаете, на свои нефтедоллары выкупил громадный сегмент российского поля. Все уже официально признаются.
Например, замдиректора нашего информагентства ТАСС Михаил Гусман официально находится в Азербайджане и руководит всей информационной политикой страны, направленной на Россию. И он этого не скрывает. Это один момент. А есть такие псевдо-эксперты, люди без чести и достоинства за деньги готовые нести околесицу. Якобы о том, что Азербайджан освобождает какие-то свои оккупированные земли. Они не знают даже суть вопроса, историю. Не понимают, что Карабах – исконно армянская земля.
Чтобы проще сказать, чтобы было понятно русскому читателю: Карабах – это тоже самое Приднестровье, Абхазия, Крым. Там веками жили армяне. А тут её вдруг сделали автономией в составе Азербайджана. Вот и всё. Нужно людям просто понять, что это не контроперация. И полный бред, что это был ответ на агрессию армян. Ну, какой смысл маленькому Арцаху нападать на громадный Азербайджан вместе с Турцией. Это идиотизм просто за гранью реального.
– Насколько я знаю, Вы достаточно давно участвуете в боевых действиях. Можете перечислить, в каких именно?
– Если чисто военные действия считать: это Чечня (имеется ввиду Вторая чеченская компания – Прим. ред.), Сирия и это третья война. А так я участвовал в миротворческих операциях: по принуждении Грузии к миру (имеется ввиду вооружённый конфликт в Южной Осетии – Прим. ред.), по возвращению Крыма, и во всех практически операциях, которые наши Вооружённые силы вели с 1994 года. Кроме разве что Югославии и Таджикистана я везде был.
– Вы сказали, что у вас двое дочерей. Но, будем честны, война – это всегда риск, как бы хорошо не быть к нему готовым. Зачем вам это? Желание донести до людей информацию?
– Ну, конечно. Это наша работа. Я же не просто военный журналист. Я профессионал. Закончил военное училище, факультет журналистики. Всю жизнь проработал в военной прессе. Для нас поездка на войну – это обычная командировка, как и любая другая. Хоть на Камчатку, хоть на Чукотку. Риск есть везде. И иногда он гораздо выше, чем попасть в Сирии под обстрел. Всё относительно и, конечно, военный журналист должен быть к этому готов. Этому нас и учат всему: как действовать, различать вооружение, которое по тебе работает, где можно ходить, а где нет.
Видите, я учился ещё в 1996 году. Тогда не было дронов-самоубийц. Поэтому и в Шуше чувствовал себя несколько фривольно. А надо было быть осторожным. Хотя как – непонятно. Надо было одного наблюдателя на улице оставить. Хоть один бы из нас остался цел.
– И всё же, к вопросу о семье: сильно беспокоится жена, дети? Особенно, когда стало известно, что вас ранило.
– Конечно, жена моя стоическая женщина. Я, буквально, год назад, весь 2018 год был советником в Сирии. Как раз началась фаза по освобождению Дамаска. И я участвовал во всех операциях. Защищали Дамаск от боевиков. Она понимала, что я нахожусь именно там. Переживала. И другие войны – она меня со всех ждала. Когда я уехал в Чечню, мы только встречались. У нас как раз свадьба была, когда я вернулся. Она же жена офицера. Всё понимает, переносит, подбадривает меня. Дети, надеюсь, тоже с пониманием относятся и переживают.
– Вы уже отмечали, что одной из особенностей этой войны можно назвать отсутствие мародёрства. А что насчёт других отличий?
– Наличие большого числа беспилотных ударных аппаратов. Азербайджан получил полное господство в воздухе за счёт этих маленьких самолётиков. Они выбили сразу же в первые дни войны серьёзные системы ПВО, которые были у армян. Посмотрите просто на официальные съёмки, которые выставляют министерства обороны двух стран. Это совершенно разные ролики. Если армяне показывают, как они из артиллерии уничтожают цели, просто открытый пехотный бой, то Азербайджан не показывает других картинок, кроме как с беспилотников. Они воюют только в этом плане.
– Вы упоминали, что и Грант, и Юрий, и Вы были рядом с первой воронкой от попадания. Однако, несмотря на серьёзные ранения, все остались живы. Это случайность или божественное вмешательство?
– Честно говоря, я, конечно, атеист. Как в детстве у нас говорили: советский пионер, всем ребятам пример. Конечно, я не верил в Бога раньше. Раньше. До того дня, пока в церкви нас Боженька не закрыл своим небесным щитом. И мы остались живы. Хотя Юра Котенок и Грант глубоко верующие люди. Может быть их ангелы-хранители распростёрли крылья и закрыли меня тоже. После этого я стал немножечко верить в бога.
– Вы не шутите?
– Не шучу, конечно. После такого трудно не поверить. Недавно Юре в ереванскую больницу принесли мою бейсболку, которая осталась в церкви. Он говорит, что она, как у почтальона Печкина, вся в дырках. А мы как-то вот так отделались переломами и ранениями.
